Стояла холодная ночь на 18 апреля 1910 года. Вертухай, закончив дежурную перекличку, разогнал арестантов по камерам, подбадривая особо заледеневших огромной связкой ключей под рёбра. Заперев последнюю камеру, он, по своему обыкновению, побрёл прочь с безразличной мордой. Когда его шаги затихли, Рыжий недобро блеснул единственным глазом на Бромштейна.
— Эй ты, жид… Что это у тебя там?
— Н… ничего.
— Ага, ничего! Собака!
Рыжий ловко пнул Бромштейна в лодыжку. Раздался звон, по полу посыпались заклёпки и брякнул напильник.
— Ты что, нас всех тут решил под каторгу подвести?! Начальник! Начальник!
Забухали сапоги по коридору, и вот вертухай уже смотрит в щель:
— Бузотёры проклятые, какого лешего вам надо?..
— Начальник! этот жид собрался бежать!
Миг — и дверь открылась.
— Здравия тебе, жид…
— Я не жид.
— Поди-тко сюда, корявая рожа…
— Господин начальник!.. — визгливо крикнул Бромштейн, — это он! Это Васька, я его заметил, он бежать хочет!
— Малчать! Марш на выход!
Бромштейн, гремя кандалами, тяжело поплёлся в сторону двери. Вертухай, вдруг сделавшись на удивление благодушным кивал, даже ухмыляясь. Бромштейн вышел в коридор, а вертухай, казалось, даже не обращает внимания на россыпь заклёпок у шконки.
— Ну что же ты, а, родной?
Бромштейн в изумлении смотрел на вертухая.
— Святая ночь сегодня, Господь велел прощать. А ну-ка, возьми яичко! — с этими словами вертухай действительно вынул яйцо и протянул Бромштейну. Тот сначала послушно взял его, но секунду спустя швырнул в ноги вертухаю и крикнул:
— Плохая пища! Святость вам неведома, гои!
Вертухай схватил тщедушного Бромштейна за ворот и тряхнул так, что у того лязгнули остатки зубов, а затем принялся выворачивать его карманы. Бромштейн отчаянно вертелся, но совладать с десятипудовой тушей вертухая не смогла бы и вся камера. На земляной пол летели: газеты, записки, тетрадь со стихотворениями, ножик, переделанный в другой вид казённый бушлат и шапка и колоду карт.
— Гнида! Руки по швам! На прогулку!!!
— Ты!.. ты проклятая свинья! Ненавижу тебя, грязный ты свинодемон! «Швятая ночь», «швятая ночь»! Капюшта нахуй! — Бромштейн истерично смеялся и извивался как червяк.
— Разговоры на прогулке, — довольно подметил вертухай, — тогда на работу!
В руках вертухая блеснула вилка.
— Как я буду вилкой чистить?..
— Отказ пойти на работу. Одна теперь твоя дорога — в церковь, замаливать грехи.
— Не пойду!.. — но вертухай уже пинками гнал спотыкающегося Бромштейна по коридору. Из соседней одиночной камеры вдогонку раздался хриплое ноющее каркание:
— Начальник, он мне ещё табак пытался подсунуть, а я не взял, да он меня ножиком пырнул и избил!
Вертухай бухал сапогами, с сопением и натугой что-то прикидывая в уме. Выгнав арестанта на улицу, он оглядел измятую клумбу у входа и довольно сообщил:
— Тысяча семь и семь тысяч девятьсот семьдесят шесть десятитысячных розог! И только попробуй не закричать своим немелодичным голосом, огуряла!
© сбюфемхел
2022-12-20 16:14:28
Свинодемон, ,
[0][1][2]
Мегабуджидзе, ,
это наверно каждый день в гаду по одной палке им по очиреде, у ково газеты продаютса
Мрак-III, ,
Мегабуджидзе, ,
типо с пятидесети розог можна и умиреть уже, есле хочиш
а палок многа можна палучить и не умрьош
такая физека
Дублизад, ,
Мегабуджидзе, ,
-Я книшки порчю! Видеш малаком их! Малаком! все книшки спорчю блять!
-Охъ ты умнэ! Маладец! А за это я тибе завтре принесу ищо малака и этих книжок джля порчи!
дъд, ,
В будущим гаду возьмиомся перевыпалнить! Обещаем пиздить двумя рукаме!
(ХУХ Съезд сатрапов и палачей, 1911)
дъд, ,
Свалкерам назамедку.
Токийская Окономиячная, ,
дьд, ,
Дублизад, ,
Фу Боян, ,
дъд върнись сичасже!
troublesaur, ,
дъд, ,
сбюфемхел, ,
— Эй ты, жид… Что это у тебя там?
— Н… ничего.
— Ага, ничего! Собака!
Рыжий ловко пнул Бромштейна в лодыжку. Раздался звон, по полу посыпались заклёпки и брякнул напильник.
— Ты что, нас всех тут решил под каторгу подвести?! Начальник! Начальник!
Забухали сапоги по коридору, и вот вертухай уже смотрит в щель:
— Бузотёры проклятые, какого лешего вам надо?..
— Начальник! этот жид собрался бежать!
Миг — и дверь открылась.
— Здравия тебе, жид…
— Я не жид.
— Поди-тко сюда, корявая рожа…
— Господин начальник!.. — визгливо крикнул Бромштейн, — это он! Это Васька, я его заметил, он бежать хочет!
— Малчать! Марш на выход!
Бромштейн, гремя кандалами, тяжело поплёлся в сторону двери. Вертухай, вдруг сделавшись на удивление благодушным кивал, даже ухмыляясь. Бромштейн вышел в коридор, а вертухай, казалось, даже не обращает внимания на россыпь заклёпок у шконки.
— Ну что же ты, а, родной?
Бромштейн в изумлении смотрел на вертухая.
— Святая ночь сегодня, Господь велел прощать. А ну-ка, возьми яичко! — с этими словами вертухай действительно вынул яйцо и протянул Бромштейну. Тот сначала послушно взял его, но секунду спустя швырнул в ноги вертухаю и крикнул:
— Плохая пища! Святость вам неведома, гои!
Вертухай схватил тщедушного Бромштейна за ворот и тряхнул так, что у того лязгнули остатки зубов, а затем принялся выворачивать его карманы. Бромштейн отчаянно вертелся, но совладать с десятипудовой тушей вертухая не смогла бы и вся камера. На земляной пол летели: газеты, записки, тетрадь со стихотворениями, ножик, переделанный в другой вид казённый бушлат и шапка и колоду карт.
— Гнида! Руки по швам! На прогулку!!!
— Ты!.. ты проклятая свинья! Ненавижу тебя, грязный ты свинодемон! «Швятая ночь», «швятая ночь»! Капюшта нахуй! — Бромштейн истерично смеялся и извивался как червяк.
— Разговоры на прогулке, — довольно подметил вертухай, — тогда на работу!
В руках вертухая блеснула вилка.
— Как я буду вилкой чистить?..
— Отказ пойти на работу. Одна теперь твоя дорога — в церковь, замаливать грехи.
— Не пойду!.. — но вертухай уже пинками гнал спотыкающегося Бромштейна по коридору. Из соседней одиночной камеры вдогонку раздался хриплое ноющее каркание:
— Начальник, он мне ещё табак пытался подсунуть, а я не взял, да он меня ножиком пырнул и избил!
Вертухай бухал сапогами, с сопением и натугой что-то прикидывая в уме. Выгнав арестанта на улицу, он оглядел измятую клумбу у входа и довольно сообщил:
— Тысяча семь и семь тысяч девятьсот семьдесят шесть десятитысячных розог! И только попробуй не закричать своим немелодичным голосом, огуряла!
Бип O`Koт, ,
Дублизад, ,
Михрютка, ,
Бангл, ,
Аймо Паскиайнен, ,
Свинодемон, ,
Вертухай сорвал с себя маску. Клыкастая рожа Свинодемона уставилась на Бронштейна, точно такая как в церкви святой была нарисована на фотке слева.
ТЫ ПОМЯНУЛ ИМЯ СВИНОДЕМОНА ВСУЕ. ТЕПЕРЬ ПОДУМАЙ, ДОСТАТОЧНО ЛИ СВЕЖ ТВОЙ МОСККККК?
Хотел было Бронштейн сказать Татьяне спасибо за синий скин, но ничего синего не было вокруг.
Только серое небо, серые стены и страшные серые клыки Свинодемона.
ипшайтег™, ,
Космонавт-крупа, ,
бестест, ,
Жозеппе, ,
Предлагаю просто перейти на кентаврих, у них еще и грудь есть (ну если это не инвертированный)
Михрютка, ,
Про баночьку ничо не бцло, наверно5, буд4т во второй серии.
Свинодемон, ,
[0][1][2]
Отметиться