| Life, , (этот документ, помеченный 1825 годом, найден в кладовой монастыря под Ленинградом). Некий маляр был приглашен на работу в церковь для обновления "Ивана Купала"; после выполнения работ настоятель предложил маляру написать счет о проделанной работе для оплаты. Маляр, будучи незнаком с бухгалтерским делопроизводством, написал следующее:
На данном документе настоятелем была сделана следующая резолюция: Оплатить этому дураку, что просит - иначе он перепортит всех святых. Бабаёб, , Самольме, паральме, Пазальме мельме польме. Апельмельме пусельме, Вырольме капульмельме. Джва ража стоя!!! ### Комоки, , очень вежливый человеческий голос: - Можно войти? - Можно, пожалуйста. Поют дверные петли. - Иди и садись на диван. (От двери). - А как я по паркету пойду? - А ты тихонечко иди и не катайся. Ну-с, что новенького? - Нициво. - Позвольте, а кто сегодня утром ревел в коридоре? (Тягостная пауза). - Я ревел. - Почему? - Меня мать наслепала. - За что? (Напряженная пауза). - Я Сурке ухо укусил. - Однако. - Мама говорит, Сурка - негодяй. Он дразнит меня, копейки поотнимал. - Все равно, таких декретов нет, чтоб из из-за копеек уши людям кусать. Ты, выходит, глупый мальчик. (Обида). - Я с тобой не возусь. - И не надо. (Пауза). - Папа приедет, я ему сказу. (Пауза). - Он тебя застрелит. - Ах, так! Ну, тогда я чай не буду делать. К чему ? Раз меня застрелят... - Нет, ты цай делай. - А ты выпьешь со мной? - С конфетами? Да? - Непременно. - Я выпью. На корточках два человеческих тела - большое и маленькое. Музыкальным звоном кипит чайник, и конус жаркого света лежит на странице Джером Джерома. - Стихи-то ты, наверно, забыл? - Нет, не забыл. - Ну, читай. - Ку...Куплю я себе туфли... - К фраку. - К фраку, и буду петь по ноцам... - Псалом. - Псалом... и заведу... себе собаку... - Ни... - Ни-це-во-о... - Как-нибудь проживем. - Нибудь как. Пра-зи-ве-ем. - Вот именно. Чай закипит, выпьем, проживем. (Глубокий вздох). - Пра-зи-ве-ем. Звон. Джером. Пар. Конус. Лоснится паркет. - Ты одинокий. Джером падает на паркет. Страница угасает. (Пауза). - Это кто же тебе говорил? (Безмятежная пауза). - Мама. - Когда? - Тебе пуговицу когда присивала. Присивала. Присывает, присывает и говорит Натаске... - Тэк-с. Погоди, погоди, не вертись, а то я тебя обварю... Ух!.. - Горяций, ух! - Конфету какую хочешь, такую и бери. - Вот я эту больсую хоцу. - Подуй, подуй и ногами не болтай. (Женский голос за сценой). - Славка! Стучит дверь. Петли поют приятно. - Опять он у вас. Славка, иди домой! - Нет, нет, мы с ним чай пьем. - Он же недавно пил. (Тихая откровенность). - Я ...не пил. - Вера Ивановна. Идите чай пить. - Спасибо, я недавно... - Идите, идите, я вас не пущу... - Руки мокрые...белье я вешаю... (Непрошенный заступник). - Не смей мою маму тянуть. - Ну, хорошо, не буду тянуть... Вера Ивановна, садитесь... - Погодите, я белье повешу, тогда приду. - Великолепно. Я не буду тушить керосинку. - А ты, Славка, выпьешь, иди к себе. Спать. Он вам мешает. - Я не месаю. Я не салю. Петли поют неприятно. Конусы в разные стороны. Чайник безмолвен. - Ты уже спать хочешь? - Нет, я не хоцу. Ты мне сказку расскази. - А у тебя уже глаза маленькие. - Нет. Не маленькие, расскази. - Ну, иди сюда, ко мне. Голову клади. Так. Сказку? Какую же тебе сказку рассказать? А? - Про мальчика, про того... - Про мальчика? Это, брат, трудная сказка. Ну, для тебя, так и быть. Ну-с, так вот, жил, стало-быть, на свете мальчик. Да-с. Маленький, лет так приблизительно четырех. В Москве. С мамой. И звали этого мальчика Славка. - Угу... Как меня? - Довольно красивый, но был он, к величайшему сожалению, - драчун. И дрался он чем ни попало - кулаками, и ногами, и даже калошами. А однажды на лестнице девочку из 8-го номера, славная такая девочка, тихая, красавица, а он ее по морде книжкой ударил. - Она сама дерется... - Погоди. Это не о тебе речь идет. - Другой Славка? - Совершенно другой. На чем, бишь, я остановился? Да... Ну, натурально, пороли этого Славку каждый день, потому что нельзя же, в самом деле, драки позволять. А Славка все-таки не унимался. И дошло дело до того, что в один прекрасный день Славка поссорился с Шуркой, тоже мальчик такой был, и, недолго думая, хвать его зубами за ухо, и пол-уха - как не бывало. Гвалт тут поднялся, Шурка орет, Славку порют, он тоже орет... Кой-как приклеили Шуркино ухо синдетиконом, Славку, конечно, в угол поставили... И вдруг - звонок... И является совершенно неизвестный господин с огромной рыжей бородой и в синих очках и спрашивает басом: "А позвольте узнать, кто здесь будет Славка?" Славка отвечает: "Это я Славка". - "Ну, вот что, - говорит, - Славка, я - надзиратель над всеми драчунами, и придется мне тебя, уважаемый Славка, удалить из Москвы. В Туркестан". Видит Славка, дело плохо, и чистосердечно раскаялся. "Признаюсь, - говорит, - что дрался, я и на лестнице играл в копейки, и маме бессовестно наврал - сказал, что не играл... Но больше этого не будет, потому что я начинаю новую жизнь". - "Ну, - говорит надзиратель, - это другое дело. Тогда тебе следует награда за чистосердечное твое раскаяние". И немедленно повел Славку в наградной раздаточный склад. И видит Славка, что там видимо-невидимо разных вещей. Тут и воздушные шары, и автомобили, и аэропланы, и полосатые мячики, и велосипеды, и барабаны. И говорит надзиратель: "Выбирай, что твоя душа хочет". А вот что Славка выбрал, я и забыл... (Сладкий, сонный бас). - Велосипед!.. - Да, да, вспомнил - велосипед. И сел немедленно Славка на велосипед и покатил прямо на Кузнецкий мост. Катит и в рожок трубит, а публика стоит на тротуаре, удивляется: "Ну и замечательный же человек этот Славка. И как он под автомобиль не попадет?" А Славка сигналы дает и кричит извозчикам: "Право держи!" Извозчики летят, машины летят, Славка нажаривает, и идут солдаты и марш играют, так что в ушах звенит... - Уже?.. Петли поют. Коридир. Дверь. Белые руки, обнаженные по локоть. - Боже мой. Давайте, я его раздену. - Приходите же. Я жду. - Поздно... - Нет, нет...И слышать не хочу... - Ну хорошо. Конусы света. Начинает звенеть. Выше фитили. Джером не нужен - лежит на полу. В слюдяном окне керосинки - маленький радостный ад. Буду петь по ночам псалом. Как нибудь проживем. Да, я одинокий. Псалом печален. Я не умею жить. Мучительнее всего в жизни - пуговицы. Они отваливаются, как будто отгнивают. Отлетела на жилете вчера одна. Сегодня одна на пиджаке и одна на брюках сзади. Я не умею жить с пуговицами, но я все вижу и все понимаю. Он не приедет. Он меня не застрелит. Она говорила тогда в коридоре Наташке: "Скоро вернется муж, и мы уедем в Петербург". Ничего он не вернется. Он не вернется, поверьте мне. Семь месяцев его нет, и три раза я видел случайно, как она плачет. Слезы, знаете ли, не скроешь. Но только он очень много потерял от того, что бросил эти белые, теплые руки. Это его дело, но я не понимаю, как же он мог Славку забыть. Как радостно спели петли. Конусов нет. В слюдяном окошке - черная мгла. Давно замолк чайник. Свет лампы тысячью маленьких глазков глядит сквозь реденький сатинерт. - Пальцы у вас замечательные. Вам бы пианисткой быть. - Вот поеду в Петербург, опять буду играть. - Вы не поедете в Петербург... У Славки на шее такие же завитки, как и у вас... А у меня тоска, знаете ли. Скучно так, чрезвычайно как-то. Жить невозможно. Кругом пуговицы, пуговицы, пуго... - Не целуйте меня... не целуйте... мне нужно уходить... Поздно... - Вы не уйдете. Вы там начнете плакать. У вас есть эта привычка. - Неправда. Я не плачу. Кто вам сказал? - Я сам знаю. Я сам вижу. Вы будете плакать, а у меня тоска... тоска... - Что я делаю... что вы делаете... Конусов нет. Не светит лампа сквозь реденький сатинет. Мгла. Мгла. Пуговиц нет. Я куплю Славке велосипед. Не куплю себе туфли к фраку, не буду петь по ночам псалом. Ничего, как нибудь проживем. Отметиться |